История переворотов — это рассказ о том, как небольшие группы людей, вооруженные дерзостью и минимальными ресурсами, переписывают судьбы целых народов. В феврале 1980 года 16 суринамских сержантов, собравшись за кружкой пива в баре Парамарибо, за ночь набросали план, который перевернул их страну. Они не были ни стратегическими гениями, ни марионетками иностранных держав — их оружием стала импровизация. К утру казармы были захвачены, радиостанция вещала голос их лидера Дези Баутерсе, а министры сидели под арестом. «Это не переворот, а исправление морального курса», — заявил он, и эта фраза стала мифом, оправдавшим десятилетия их власти. Так работала старая школа путчей: скорость, контроль над символами — радио, дорогами, столицей — и немного удачи.
Спустя десятилетия сцена изменилась. В 2011 году тунисец Мухаммед Буазизи, поджегший себя в знак протеста против полицейского произвола, стал искрой, которую подхватили миллионы. Видео его акта набрало 3 миллиона просмотров за два дня, хештег #SidiBouzid объединил тысячи, а Al Jazeera превратила личную трагедию в символ «Арабской весны». Сегодня перевороты — это не только казармы и танки, но и алгоритмы, соцсети, дроны и криптовалюты. Однако суть осталась прежней: захватить власть — значит овладеть инструментами коммуникации и убедить массы в своей легитимности.
Автор: Азиз Джураев
Классические перевороты и их принципы
История переворотов в малых государствах — это сага о том, как горстка решительных людей, часто без опыта и ресурсов, переписывает судьбы наций. В феврале 1980 года в баре Парамарибо 16 суринамских сержантов за ночь разработали план, который изменил их страну. Они не были ни стратегическими гениями, ни агентами иностранных держав — их сила заключалась в спонтанности. К утру они захватили казармы, радиостанцию и арестовали министров. Лидер группы, Дези Баутерсе, объявил по радио, что это не переворот, а «исправление морального курса нации». Эта фраза, произнесенная вместо привычных правительственных речей, стала мифом, оправдавшим их власть на десятилетия. Успех строился на трех столпах: скорости, контроле над символами власти (радио, дороги, столица) и способности создать иллюзию легитимности.
Этот эпизод — квинтэссенция старой школы переворотов. В малых государствах, где институты слабы, а армия и СМИ сосредоточены в одном месте, достаточно было небольшой группы, чтобы перехватить управление. Суринамские сержанты действовали по интуиции, но их подход отражал принципы, позже описанные политологом Эдвардом Люттваком в книге «Переворот: практическое руководство» (1968): нейтрализовать коммуникации, захватить ключевые точки и убедить население, что новый порядок неизбежен. Эти правила работали везде — от Латинской Америки до Африки.
Еще один пример — Ливия 1969 года. Молодой офицер Муаммар Каддафи с 70 сообщниками захватил власть, пока монарх Идрис I находился за границей. Путчисты взяли аэропорт Триполи, радиостанцию и объявили о «бескровной революции». Армия не сопротивлялась, народ принял перемены, но вскоре начались репрессии против сторонников старого режима. Успех Каддафи опирался на те же принципы: контроль над информацией (радио), захват символов власти (столица) и создание мифа о народной поддержке. Его харизма и риторика о «социалистической революции» заменили реальные реформы, но этого хватило, чтобы удержать власть на десятилетия.
Классические перевороты не исчезли. В 2014 году в Буркина-Фасо военные свергли президента Блеза Компаоре, захватив телестанцию и правительственные здания в Уагадугу. Они отключили вещание, объявили о роспуске парламента и ввели комендантский час. Это был учебник Люттвака в действии. Однако уже тогда технологии начали менять правила: протесты, предшествовавшие перевороту, координировались через WhatsApp и Twitter, показывая, как цифровые инструменты усиливают традиционные методы. В 2021 году в Гвинее военные под руководством Мамади Думбуя повторили сценарий, захватив президента Альфу Конде и объявив о «новом начале» через государственное телевидение. Эти примеры доказывают, что старая школа переворотов жива, но теперь она вынуждена адаптироваться к цифровой реальности.
Классические перевороты эффективны в малых государствах, где власть концентрируется в нескольких точках. Радио, телевидение и аэропорты остаются символами контроля, а слабые институты облегчают захват. Однако успех зависит от способности путчистов не только захватить власть, но и удержать её. Баутерсе и Каддафи преуспели, потому что создали мифы, заменившие реальные реформы. Современные путчисты, как в Гвинее или Мали (переворот 2020 года), сталкиваются с новыми вызовами: соцсети делают информацию неконтролируемой, а население требует не только харизмы, но и решения экономических проблем. Классика работает, но требует цифровой адаптации.
Цифровая революция — от хештегов к парадоксам
Цифровая эпоха радикально изменила перевороты, сделав их массовыми, децентрализованными и медийными. В 2011 году «Арабская весна» стала символом новой эры, которую журналисты окрестили «революциями Facebook». В Тунисе Мухаммед Буазизи, поджегший себя в протест против полицейского произвола, стал искрой, подхваченной миллионами. Видео его акта собрало 3 миллиона просмотров за два дня, хештег #SidiBouzid объединил тысячи, а телеканал Al Jazeera превратил локальную трагедию в общеарабский символ. В Египте страница «Мы все Халед Саид», созданная в память о юноше, убитом полицией, собрала 500 тысяч подписчиков и стала штабом протестов на площади Тахрир. Ваиль Гоним, один из организаторов, использовал соцсети для флешмобов, но позже признался: «Мы знали, как свергнуть Мубарака, но не как построить государство».
Технологии подарили революционерам новые инструменты: соцсети мобилизуют толпы, дроны транслируют протесты в реальном времени, криптовалюты обходят финансовые блокады. В Сирии в 2011 году активисты использовали YouTube и спутниковые каналы, чтобы показать миру репрессии режима Асада. В 2019 году в Гонконге протестующие координировали акции через Telegram и AirDrop, обходя китайскую цензуру. Казалось, цифровая эпоха сделала перевороты проще: любой с доступом к интернету может стать организатором.
Однако технологии одновременно упрощают и усложняют задачу. Возьмем Беларусь 2020 года. После спорных выборов протесты против Александра Лукашенко координировались через Telegram-каналы, такие как NEXTA. Карты с GPS-метками показывали позиции ОМОНа, хакеры сливали данные силовиков, а чаты объединяли тысячи. Это выглядело как идеальная революция 3.0. Но Лукашенко выстоял. Причина — в двойной природе технологий: Telegram помогал протестующим, но геолокация выдавала активистов КГБ. Пока одни публиковали видео с митингов, другие исчезали в автозаках. Технологии дали инструменты для мобилизации, но не решили ключевой вопрос: как перехватить власть и что делать после.
Аналогичный сценарий развернулся в Мьянме в 2021 году. После военного переворота, свергнувшего Аун Сан Су Чжи, протестующие использовали TikTok, Twitter и VPN для координации. Хештеги вроде #SaveMyanmar собирали миллионы просмотров, но хунта отключила интернет и применила танки. Цифровые инструменты усилили протесты, но не смогли противостоять физической силе. В Иране в 2022 году протесты после смерти Махсы Амини координировались через Instagram и Telegram, но власти заблокировали интернет и подавили выступления. Эти примеры раскрывают парадокс: технологии дают голос, но не гарантируют победу.
Цифровая эпоха усилила роль внешних игроков. Во время «Арабской весны» Катар через Al Jazeera продвигал исламистов, Саудовская Аравия поддерживала секуляристов, а Запад финансировал НПО, часто оторванные от местных реалий. В Ливии после свержения Каддафи в 2011 году иностранные силы — от НАТО до Турции — поддерживали разные группировки, что привело к хаосу. В 2023 году в Нигере военный переворот против Мохамеда Базума стал ареной борьбы: Франция и ЕС осудили путч, а Россия и Китай увидели шанс усилить влияние в Африке. Протестующие использовали WhatsApp, но исход решили танки и контроль над урановыми шахтами.
Цифровые платформы стали полем битвы за умы. В Венесуэле в 2019 году Хуан Гуайдо пытался сместить Николаса Мадуро, опираясь на Twitter и поддержку США. Его призывы к армии транслировались в прямом эфире, но Мадуро удержал власть, контролируя нефть и телевидение. Соцсети создали иллюзию победы, но реальность оказалась сильнее хештегов.
Технологии изменили перевороты, но не сделали их проще. Они усиливают мобилизацию, но не решают проблему управления. «Арабская весна» провалилась, потому что цифровые лидеры не предложили плана для борьбы с безработицей, коррупцией и неравенством. В Гонконге протесты 2019 года угасли, потому что Китай контролировал не только интернет, но и экономику. Технологии — это молоток, а не дом: они помогают разрушить старое, но не гарантируют строительство нового.
Современные революционеры — между улицей и алгоритмами
Современные революционеры напоминают героев видеоигр: они мастерски собирают лайки, взламывают серверы и уходят от слежки, но часто проваливаются на финальном уровне. В 2020 году в Таиланде молодежь выступила против монархии, используя Twitter и Instagram. Хештеги вроде #WhatHappeningInThailand набрали миллионы просмотров, но протесты угасли, потому что лидеры не предложили реформ. Борьба за медийность заменила борьбу за власть. Российский диссидент Михаил Светов метко заметил: «Иностранные гранты превращают революционеров в офисных партизан. Они пишут посты для Запада, но забывают, что людям нужен не лозунг, а хлеб».
Эта проблема видна в работе многих НПО, которые фокусируются на отчетах для доноров, а не на реальных вызовах — инфляции, безработице, доступе к воде. В Йемене после «Арабской весны» революционеры свергли диктатора Салеха, но не решили экономических проблем, и страна погрузилась в войну. В Ливии убийство Каддафи привело к хаосу, потому что цифровые активисты не имели плана управления.
Люттвак утверждал, что необразованное население легко обмануть. Но современность опровергает это. В Северной Корее с 99% грамотностью граждане верят в культ Кимов, потому что живут в информационном вакууме. В России 60% населения имеют высшее образование, но раскол очевиден: старшее поколение смотрит государственное ТВ, молодежь ищет правду в Telegram через VPN. В Иране (85% грамотности) протесты 2022 года против аятолл поддержала образованная молодежь, но старшее поколение осталось лояльным режиму. Образование не спасает от манипуляций, если доступ к информации ограничен.
В Таджикистане, где лишь 20% населения имеют высшее образование, власти блокируют соцсети и контролируют мечети. В Эритрее, одной из самых закрытых стран, интернет доступен лишь 1% граждан, и режим удерживает власть, несмотря на грамотность. Ключевое — не знания, а информационная среда. Как писал Люттвак, «переворот — это не про справедливость, а про контроль».
Побеждают те, кто сочетает цифровые инструменты с работой «на земле». В Судане в 2019 году протестующие свергли Омара аль-Башира, требуя снижения цен и борьбы с коррупцией. WhatsApp помогал координации, но ключом стали уличные акции и давление на армию. В Алжире в том же году Абдельазиз Бутефлика ушел под напором демонстраций с четкими требованиями: новые выборы и социальные гарантии. В 2022 году в Шри-Ланке экономический кризис выгнал людей на улицы. Telegram и Twitter координировали штурм президентского дворца, но победу принесли требования: отставка правительства и решение долгового кризиса.
Энцо Траверсо, историк левых движений, отмечает, что современные активисты ушли с улиц в кабинеты. Они фокусируются на медийных темах — правах меньшинств, самоидентификации, — но игнорируют вопросы хлеба и справедливости. Арабская весна угасла, потому что никто не предложил осмысленной программы. Пример Антонио Негри, участника «Красных бригад», показывает, что настоящие революционеры действуют, а не наблюдают издалека.
От сержантов с радиоприемниками до хакеров с VPN — перевороты эволюционировали, но их суть неизменна. Успех зависит от контроля над ключевыми точками власти и способности предложить альтернативу. Технологии упрощают мобилизацию, но не заменяют стратегию. Арабская весна провалилась, потому что хештеги не решили экономических проблем. Беларусь 2020 года показала, что Telegram не побеждает автозаки без реальной силы. Нигер 2023 года напомнил, что танки и ресурсы важнее лайков.
Современные революционеры должны помнить: технологии — это инструмент, а не панацея. Чтобы построить новое государство, нужны не только алгоритмы, но и работа с людьми, понимание их нужд и готовность взять ответственность. Как в 1980 году в Суринаме, победа приходит к тем, кто действует быстро, умно и на земле.
Источники:
Luttwak, E. N. (1968). Coup d’État: A Practical Handbook. Harvard University Press.
Классическая работа политолога Эдварда Люттвака, описывающая механику переворотов, включая контроль над коммуникациями и символами власти. Использована для анализа принципов переворотов в Суринаме, Ливии и других примерах.
Tilly, C. (2003). The Politics of Collective Violence. Cambridge University Press.
Книга социолога Чарльза Тилли, исследующая динамику протестов и революций. Использована для анализа социальных движений, таких как «Арабская весна» и протесты в Беларуси.
Castells, M. (2015). Networks of Outrage and Hope: Social Movements in the Internet Age. Polity Press.
Работа Мануэля Кастельса, посвященная роли интернета и соцсетей в современных протестах. Использована для анализа «революций Facebook», протестов в Египте, Тунисе и Гонконге.
Tufekci, Z. (2017). Twitter and Tear Gas: The Power and Fragility of Networked Protest. Yale University Press.
Книга Зейнеп Туфекчи, исследующая парадоксы цифровых протестов, включая их силу и уязвимости. Использована для анализа Беларуси 2020 года, Мьянмы 2021 года и Ирана 2022 года.
Traverso, E. (2016). Left-Wing Melancholia: Marxism, History, and Memory. Columbia University Press.
Работа историка Энцо Траверсо, критикующая отход современных левых от уличной борьбы. Использована для анализа слабостей современных революционеров и упоминания Антонио Негри.
Faris, D. M. (2013). Dissent and Revolution in a Digital Age: Social Media, Blogging and Activism in Egypt. I.B. Tauris.
Исследование роли соцсетей в «Арабской весне», особенно в Египте. Использована для анализа страницы «Мы все Халед Саид» и деятельности Ваиля Гонима.
Owen, R. (2012). The Rise and Fall of Arab Presidents for Life. Harvard University Press.
Книга, анализирующая падение авторитарных режимов во время «Арабской весны». Использована для обсуждения переворотов в Ливии, Йемене и Тунисе.
Khosrokhavar, F. (2021). The New Arab Revolutions That Shook the World. Routledge.
Исследование второй волны арабских протестов, включая Судан и Алжир 2019 года. Использована для анализа успешных протестов и их требований.
Sreberny, A., & Khiabany, G. (2023). Digital Activism in Iran: Beyond the Hashtags. Bloomsbury Academic.
Академическая работа, посвященная протестам в Иране, включая события 2022 года после смерти Махсы Амини. Использована для анализа цифровой координации и реакции властей.
Lynch, M. (2016). The New Arab Wars: Uprisings and Anarchy in the Middle East. PublicAffairs.
Книга, анализирующая иностранное влияние на «Арабскую весну» и последующий хаос. Использована для обсуждения ролей Катара, Саудовской Аравии и Запада.
International Crisis Group. (2023). Niger’s Coup and the International Response. Crisis Group Africa Briefing No. 179.
Аналитический доклад о перевороте в Нигере 2023 года, включая роль внешних игроков. Использован для анализа событий в Нигере.
Human Rights Watch. (2021). Myanmar: Military Coup and Crackdown on Protests.
Доклад о перевороте в Мьянме и подавлении протестов. Использован для анализа использования TikTok, VPN и реакции хунты.
Freedom House. (2022). Freedom on the Net 2022: Countering an Authoritarian Overhaul of the Internet.
Отчет о цензуре интернета в авторитарных странах, включая Таджикистан, Иран и Эритрею. Использован для анализа информационного контроля.
The Guardian. (2022). Sri Lanka Protests: How a Failing Economy Fueled a Revolution.
Статья о протестах в Шри-Ланке 2022 года, включая роль Telegram и Twitter. Использована для анализа экономических требований и штурма президентского дворца.
Al Jazeera. (2019). Sudan’s Revolution: How Protesters Upended Decades of Dictatorship.
Репортаж о протестах в Судане 2019 года. Использован для анализа сочетания уличных акций и цифровой координации.
